— Я с тобой согласен, — не спеша подцепив из тарелки несколько осетровых икринок и отправляя их себе в рот, произнес Лапа. — И не собираюсь спорить по этому поводу, благодаря вот этому оболтусу, — Лапа нежно похлопал рукой по плечу Лесника, — которого я люблю, как сына. Тебя тоже знаю давно и, как ты помнишь, принимал со своими корешами участие в решении вопроса: быть тебе в нашем братстве или нет. Как я вижу, твой авторитет с того времени среди уркачей не очень-то поднялся.
— Почему вы так считаете? — начав успокаиваться, вновь обиделся Душман.
— Если бы он у тебя был на должной высоте, разве какой-то Алик посмел бы пойти на такую выходку в отношении тебя? А он, между прочим, прежде чем лихачнуть, на сто процентов разнюхивал у друзей все о тебе и пришел к выводу, что ты сидишь на своем месте не очень надежно.
Лапа, увидев, что Душман хочет подняться, обидеться и что-то возразить, осторожно положив ему свою руку на плечо, попросил спокойно: — Посиди и не надо требушиться. Я тебе категорически заявляю, что выводы твоих недругов не имеют под собой никакой почвы. Мы, сидящие сейчас за столом, можем многих авторитетов, если не всех, опустить ниже низшего предела, но нам этого не надо, потому что это не наша цель. У вас с Лесником получается тихая и наваристая работа, так и действуйте дальше, но заставить о себе говорить с уважением в полный голос в стольном граде, чтобы вместе с пылью с ног от тебя отвалила всякая шушера, которая еще думает цепляться, я считаю, обязательно надо сделать.
— А как это практически осуществить? — поинтересовался Душман.
— Очень просто, надо будет закатить за…тельскую гулянку в ресторане с приглашением всех законников города, а остальное я беру на себя.
— Вы знаете, каких это будет стоить бабок? Такой байрам мне не по карману. Да еще по этим загребанным временам, — почесав затылок, задумчиво признался Душман.
— Ну что, Виктор, поможем ему журиться? — обратился Лапа к Леснику.
— Дорогой выйдет спектакль, — заметил тот без энтузиазма.
— В любом случае больше, чем на миллион не потянет, — заметил Лапа, вдохновленный своей идеей. — Может быть, это собрание и пьянка будут моей лебединой песней для нас всех. Вы не забудьте, что тем самым нарабатываете себе политический капитал в столице, да чего там, может быть, и более сильный резонанс, даже на всю страну. Кто так поступал до нас? Никто! Так почему нам не стать зачинателями такого доброго дела?
Лапа выразительно посмотрел на Лесника. Тот после долгого молчания, глубоко вздохнув и выдохнув, произнес:
— Так и быть, я половину расходов беру на себя.
— Вот видишь, как все хорошо складывается, — обращаясь к Душману, произнес Лапа. — Нам с тобой на двоих остается по двести пятьдесят кусков.
— Так пойдет, — улыбнувшись, согласился Душман.
— Вот так, дорогой, с утра в темпе приступай к подготовке встречи «на высшем уровне», — пошутил Лапа, обращаясь к Душману.
Они за столом меньше пили спиртное, больше отдавались беседе, а поэтому не пьянели, а трезвели.
Довольный результатом состоявшейся беседы, Лапа, выпив с ними еще фужер шампанского, сказал:
— Вы, если хотите, то можете гулять до утра, а я пошел на боковую.
— Тебе Лариса сказала, где будешь спать? — поинтересовался для приличия Душман.
— Постелила, сказала и показала, — покидая зал, сообщил ему Лапа.
После того, как их покинул Лапа, уйдя отдыхать, ни Душману, ни Леснику не хотелось следовать его примеру.
Хуже того, им вообще не хотелось спать, тогда как тема разговора уже была исчерпана, и они не знали о чем еще беседовать.
— Ты зачем хотел через месяц приехать ко мне? — неожиданно поинтересовался Душман у Лесника.
— О! — встрепенулся Лесник, оживляясь. — Хорошо, что напомнил. Нам надо, не откладывая, прямо сегодня, — он посмотрел на часы, которые показывали четвертый час, — встретиться с нашим другом Церлюкевичем и уговорить его продать нам те картины и скульптуру, которые мы вернули ему после кражи.
— А вдруг он не захочет их продавать? — скептически заметил Душман.
— Надо его так подвести к сделке с нами, чтобы у него отпало желание выбрыкиваться.
— Надо подумать, как это лучше сделать, — предложил Душман.
— Нечего и думать: при встрече будем гнуть свою палку до тех пор, пока она или не сломается, или мы не околпачим коллекционера.
— А за сколько бабок ты у него их думаешь выдурить?
— За пятьдесят, но не дороже семидесяти миллионов рублей, — как давно решенное сообщил Лесник.
— А вдруг он захочет продать их нам за валюту?
— Тогда где-то пятьсот — семьсот тысяч долларов придется отстегивать.
— Ты же знаешь, у меня ни в рублях, ни в зелененьких таких сумм нет, — напомнил Леснику Душман.
— Чем ты располагаешь, чтобы я ориентировался?
— У меня больше десяти миллионов не наберется, — признался Душман.
— Ты имеешь в виду в долларах или в рублях? — пошутил Лесник.
— Конечно в рублях, — улыбнувшись, ответил ему Душман.
— Ты будешь ко мне в долг залазить, чтобы картины поделить пополам, или ограничишься своими деньгами?
— Ограничусь своими. Раз повезло на картинах, другой раз может и не повезти, — ответил ему Душман.
— Как знаешь, — не стал его уговаривать Лесник, видя в отказе Душмана прямую для себя выгоду.
Лесник понимал, что если задуманная им сделка осуществится, то она даст ему в ближайшее время выручку со многими нулями.