Собор без крестов - Страница 5

— Виктор, ты отрезал себя от нас и стал чужим, поэтому ты для нас уже не потеря, — заключил Борода.

— Ты мне все сказал? — спросил Виктор, понимая, что нахрапом Бороду не возьмешь и что нужно изменить тактику поведения.

— Нет, ты еще должен обучить Валета своему ремеслу. Работу буду принимать я. Когда я увижу, что он не хуже тебя ее усвоил, тогда ты можешь идти на все четыре стороны.

— Ты мне даешь срок на обдумывание твоего предложения?

— А чего его обдумывать? Говори «да» или «нет», и вопрос будет решен, — наступательно потребовал Борода.

Виктор задумался, но, понимая, что пауза затягивается, а ответ надо давать, выдавил из себя:

— Сегодня я на твое предложение дать ответ не могу, слишком многое в жизни от него будет зависеть. Ты меня не насилуй и не подгоняй. Я должен все взвесить, обдумать. Завтра ты на свой вопрос получишь ответ.

Глава 2

Перепелкин Илларион Константинович был в плохом настроении, отчего пропал аппетит, а поэтому он отказался от завтрака, который ему предложила Альбина.

Дочь ушла на работу, и он остался один. Лежа на диване, смотрел на выбеленный потолок, уставившись в одну точку, ничего не видя, так как мысли его были заняты разрешением множества проблем. Иногда его лицо суровело, глаза стекленели, и его вид становился страшным. Но вот он устало закрывал глаза, расслаблялся, и лицо его сразу преображалось, становилось спокойным и приятным.

Он хорошо изучил перед зеркалом свою мимику и в необходимых случаях умело пользовался ею. Но сейчас не было никакой игры, лицо его естественно выражало его мысли.

Вчера Илларион Константинович достал из почтового ящика письмо, положенное туда Гончаровым.

Из письма он узнал, что Виктор отказывается от своей доли в его пользу и больше никаких обязательств перед ним не признает.

Такой ответ Виктора был неприятен по многим причинам. Прежде всего он лишался высококвалифицированного медвежатника. Его преступная группа, «семья», за счет которой он, меньше всех рискуя, больше всех получал барыша, из многочисленной стала малодетной. Его чада, как крысы с тонущего корабля, разбежались по укромным уголкам. Надо было содержать специальный штат лиц, который занимался бы их розыском и возвращением под родительскую опеку, хотя бы наказанием, но такой роскоши он не мог себе позволить.

Если и теперь без боя отступиться от Гончарова, то он не только лишится авторитета у оставшихся членов своей группы, но действия Виктора послужат для них примером для подражания.

«Я же ничего не потеряю, если моя группа распадется, — думал он, — а буду иметь еще и барыши, — но внутренний голос опровергал такое суждение. — Что я в таком случае потеряю? — задал он себе вопрос и не спеша стал считать. — Первое: исчезнет источник обогащения; второе: я стану обычным дедом, лишенным власти над людьми, а кто не распоряжался судьбами других людей, тот понять значение данного фактора не сможет; третье: я перестану творчески думать и получать удовлетворение от волнительных часов ожидания осуществления операций, пускай даже провалившихся, ведь я на ошибках учился сам и учил других».

Он вспомнил о золотом времени расцвета преступности в послевоенные годы, когда даже за убийство не было смертной казни. Вспомнил и о том, что он уже двадцать лет не привлекался к уголовной ответственности при наличии массы грехов. Потом его мысли вновь вернулись к Гончарову.

«Конечно, Виктор давно оперился, и ему хочется показать свое «я», и данные у него на это есть, но пока есть Я, он не получит самостоятельности. Разговаривая с ним в воскресенье об откупе, я лишь хотел поставить его перед невыполнимыми условиями. Виктор не решился прийти ко мне и сказать о своем отказе, значит, его психику можно сломить. Жаловаться на меня он не будет, так как за его плечами висит разбойное нападение на заведующего бойней. Надо Виктора припугнуть расправой, но не словами, а так, чтобы он реально почувствовал на много лет запах параши».

Борода не мог допустить и мысли о том, что Гончаров действительно решил порвать со своим прошлым и хочет жить только за счет своей заработной платы.

В 22 часа на заводском стадионе к Валету, загримированному под старика с бородой, подошел развязной походкой парень лет двадцати пяти. Увидев Валета, парень спросил:

— Дед, ты не меня ждешь?

— Тебя, Золотой!

— Откуда ты мою кличку знаешь?

— Когда на работу нанимают работника, то обязательно интересуются его деловыми качествами.

— Я в работниках, дедуля, никогда не был и не собираюсь быть. А вообще-то мне кажется, что ты не дед.

— Я такой же дед, как ты бабушка, но принимай меня таким, какой я есть. Вы, хулиганы, от своих выходок имеете одни неприятности, я же хочу предложить тебе за хулиганство хорошие деньги.

Золотой, видя человека в гриме и помня просьбу Рахола, чтобы он обязательно пришел поговорить с дедом на стадион, понял, что имеет дело с преступником высшего класса, а поэтому в разговоре стал более почтителен.

— О какой услуге будешь меня просить?

— У одного моего знакомого отбили бабу, так надо ее при фраере так припугнуть, чтобы у обоих пропало желание дальше крутить любовь.

— Я с ребятами могу легко такое дело провернуть, — беспечно заявил Золотой.

— Нет, дорогой, так дело не пойдет. С ней будет такой фрукт, на которого таких, как ты, трех-четырех будет мало.

В Золотом заговорило чувство ущемленного самолюбия, и он возмутился: