Петлюра был обложен доказательствами более чем достаточно, но недовольство собой, проделанной работой по уголовному делу так и не покинуло Серебрякова до конца следствия.
Серебряков не верил Петлюре, что оба преступления он совершил один, без сообщников. Еще больше у него вызывало сомнение то, что в сейфе Белозерского Петлюра, кроме документов, не обнаружил ни ценностей, ни денег.
Для опровержения показаний Петлюры нужны были новые доказательства, добыть которые Серебряков уже не мог.
Результаты ревизии по подотчету Белозерского выявили огромную сумму недостачи, множество злоупотреблений, которые были направлены к стяжательству и корысти. Установлено до копейки, на какую сумму были совершены хищения. Белозерский похищенные ценности мог хранить не только в сейфе, что наиболее вероятно, но и в другом месте, которое без него сейчас установить было невозможно. Серебряков был вынужден признать, что сражение его с Петлюрой и теми, кто стоял у него за плечами, он проиграл.
Его не радовало, что явка с повинной Петлюры помогла уголовному розыску раскрыть два тяжких преступления, стоящих на контроле в области. От проделанной работы Серебряков не испытывал никакого удовлетворения. Горький осадок и разочарование были ему платой за недосыпание и другие издержки. Ему не верилось, что Гончаров не причастен к данным преступлениям, не верилось, что Кисляков Николай Ярославович, в исправление которого он поверил, без постороннего вмешательства изъявил желание оговорить его в применении им недозволенных методов во время беседы.
«Действительно ли я допустил массу ошибок в следствии или меня кто-то пытается убедить в этом?» — часто думал он в свободные от работы минуты. Как у профессионала с большим стажем работы, его чувства были ущемлены и самолюбие задето. И все же нет худа без добра: появление Петлюры ускорило окончание расследования по уголовному делу.
Учитывая явку с повинной, чистосердечное признание и помощь следователю в раскрытии преступления, районным народным судом Петлюра был осужден по ст. 144, ч. 3 и 89, ч. 3 УК РСФСР на 4 года лишения свободы.
Приезду тестя в гости Сарафан был рад. У него накопилась масса вопросов, которые надо было вместе обсудить.
Борода, пройдя в детскую комнату, пальцами поманил внука к себе на руки. Увидев, как внук поспешил ему навстречу, довольный Борода произнес:
— Не забыл деда. Так я говорю, Костя? — и стал подкидывать его вверх. Остановившись передохнуть, Илларион Константинович сразу попал в плен к внуку, который с любопытством запустил свои пухлые пальчики в его бороду.
— Дед пришел к тебе в гости, а ты ему хочешь бороду пощипать, — добродушно бурчал он.
— Покажи дедушке, как ты его любишь, — попросил он внука.
Костя, прекратив возню с бородой, обнял своими ручонками шею деда. Довольный, что внук уже начал понимать его, Борода пошутил, обращаясь к зятю и дочери:
— Он так меня может и задушить.
Поужинав, Борода, как обычно, уединился с Сарафаном для «задушевной» беседы в зал.
— Какие новости, отец? — удобно усаживаясь на диване и закуривая сигарету, спросил Сарафан.
— Мои новости путевые, — успокоил он Сарафана перед тем, как поделиться ими. — Как мы с тобой и предполагали, наш народный суд, учитывая явку с повинной, чистосердечное признание и ряд других обстоятельств, дал Диспетчеру четыре года лишения свободы.
— Ништяк! — удовлетворенно потирая ладони рук, согласился Сарафан. — Между прочим, я ожидал большего.
— Если учесть, что не пришлось мазать, то такое наказание божеское, — отметил Борода. — Правда, до хрена нам попорчено крови, а ее на деньги не переведешь, — задумчиво подытожил он.
— Попотеть пришлось, я тебе скажу, — поддержал его Сарафан.
Сообщение Бороды о «профилактической» беседе Седого с Золотым Сарафан выслушал с интересом, но с меньшим волнением, чем первое.
— Седому надо было намекнуть Золотому, что если нас заметут, то он и мы будем считать данное несчастье по его вине. Тогда его будет ожидать соответствующая раскрутка, колеса которой будут не гладить, как сейчас, а ломать, — посоветовал Сарафан.
— Он и так живет под страхом, не надо заставлять его метаться, а то натворит глупостей, — поучительно возразил Борода. — Как мои новости? — после некоторого молчания спросил Борода.
— Такие новости обычно обмывают, — оживляясь, ответил Сарафан и ушел на кухню.
Через некоторое время он принес оттуда бутылку водки и на тарелках холодную закуску. Поставив поднос на стол, он быстро освободил содержимое подноса. Вторым «рейсом» Сарафан принес хлеб и вилки.
Выпили по рюмочке водки. Закусывая, Борода спросил:
— Ты мне что-то хотел сказать, но я тебя перебил.
— Есть одно дело, которое можно провернуть, но стоит ли сейчас с ним связываться, может быть, передохнем немного?
— Говори, а там по ходу решим.
— Ты знаешь, что я работаю шофером на автобусе?
— Это для меня не новость, — ответил Борода, наливая в рюмки себе и Сарафану спиртное.
— Моя новость путевая, и пока ее не обсудим, пить не будем, — предложил Сарафан.
— Я, как Васин, со всем согласен, — пожав плечами, ответил Борода, не ожидая услышать от зятя новость, достойную особого внимания.
— Все шофера автобусов по графику обслуживают бухгалтерию, поехать туда-то, привезти то-то, короче, весь день, как белка в колесе. Как-то раз я ездил с кассиром в банк. Когда мы ехали оттуда, она попросила меня остановиться около хлебного магазина и выскочила из автобуса с кошельком в руках, а сумочку оставила. Я полюбопытствовал и увидел в сумочке ключи от двери кассы и сейфа. У меня был заранее приготовлен пластилин, а поэтому мне ничего не стоило снять слепки с ее ключей как от двери кассы, так и от сейфа…